so long ‘21
Как и в прошлый раз (всего, ха-ха, три года назад) — это не до конца публичный пост, но мне всё-таки хочется выгрузить частные итоги года куда-то кроме дневника, запертого в файле на рабочем столе. Этот дисклеймер я просто скопировал из прошлого поста с итогами, только заменил «два» на «три». Да, я часто пишу. Да, это стройный текст.
Год начинался весело, продолжился жестоко.
Сужу по дневнику: с января по апрель что-то чирикал, потом замолк до декабря — воздух кончился. Случилось так, потому что в двадцать первый я вставил три проекта, между которыми нужна была распорка минимум в год. Распорки не было, я решился сделать всё, потому что за каждым из них стояли неудачи или обещания, данные либо годом, либо парой лет ранее. Последний раз делал так в ’15 году и не справился: и работа, и учеба рассыпались, и я ошметками стекловаты плавал по воздуху. Сейчас выдержал всё, но многим за это заплатил.
Вот эти три столпа: (1) учеба и диссертация в Шанинке, (2) публичная программа шестой Уральской биеннале, (3) составление хрестоматии для The Garage Journal. Вокруг каждого столпа — рой малозаметных, порой невидимых задач, и много уныния и боли.
Шум нарастал с каждым месяцем, окончательно поглотил в мае, и только в конце декабря я стал различать новые сигналы, не связанные с работой, и что-то чувствовать. И я не хочу обобщать, год этот был настолько больше меня, что как его внутри ни кручу — новой гранью он разрывает мою бумазейную оболочку и начинает рвать всё сильней. Потому я просто — в котел — через запятую — бросаю — вещи, а то год я не закончил, ему еще вспухать в моей памяти месяц за месяцем.
Год начинался с Tour de Русь, отчаянного и резкого трипа по десяти городам (от Ростова Великого до Тотьмы), разглядывания церквей, колоколен, разбитых дорог и оценок: сколько Егоров Летовых (или куполов) можно поставить окружающему миру. В общем, такой Гандлевский («Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране…»), кем-то с удовольствием выкрашенный под Палех. Это был долгий, освобождающий выдох, сменившийся круговертью дел.
Февраль-март-апрель: первый взрослый юбилей — тридцать! (с сокрушительным похмельем), сложный тренинг в Архангельске по глубинным интервью, не менее тяжелая работа над постановкой. По сути, случилась первая большая гастроль — наш с Валей (и многими другими) проект «1 000 лет вместе» впервые приняли в репертуар, сделал это Архангельский молодежный театр Виктора Панова.
Мы собирали для спектакля новые истории, сильно и заметно ранили других и себя, паяли, монтировали, не высыпались и иногда ели вкусную северную еду в фешенебельных ресторанах, потому что надо было как-то радоваться. Я был тронут (и остаюсь тронут) тем, что к нам прилетели Катя Порутчик — и на премьеру все-таки прилетел Тема Темиров, и что нам после — удалось добраться до Белого моря и по нему прекрасно погулять. За кадром: менеджмент, учеба, эссе, проблемы с подготовкой книги, потеря бюджетов, потеря терпения, злость, резкая помощь от common place и фонда Хамовники, усталость.
И в апреле — вышла первая книга этого года, с которой был завязан, — родившаяся из авантюры и боли архангельского выезда. Это (Не)случайный разговор о смерти, в котором мы с Валей на правах кураторов и интервьюеров чуть проанализировали материал:
Писали её на дикой скорости Дмитрий Рогозин и Анна Ипатова, и сложилась она быстро, кроваво, против производственного процесса.
Параллельно заканчивалась учеба в стипендиальной программе, которая позволила мне не оплачивать возвращение в Шанинку, — программе, которую теперь мне больше нельзя называть, потому что она — часть фонда, который тоже больше нельзя называть. Это будет наполнять меня злостью на годы вперед, я уверен, — было хорошее, срубили под корень; по этому поводу даже случался на Медиазоне. И я вёл выпускной, на котором слушал блистательные доклады коллег, работавших над удивительными темами, о которых больше не сказать. И не подозревал, что к концу года по Шанинке ударят — осколочно, по касательной большого дела, — но ой ой ой как заметно. И не подозревал, что у меня уже не будет сил сочувствовать никому (и себе).
Апрель-июль:
в апреле был «Тренинг Фантазия» (в середине месяца), выезд в Краснодар, перформанс Хмота под мостом в Адыгею вместе с чуваками, которые тюнили звуковые системы своих дражайших авто; вкуснейшие хлеба в разных местах; тусовки с Лилит и Страховской, шутки, кофе, отчаянно красивые томаты на рынке, отзвуки чилла.
В Краснодаре состоялся дебют МС Шмакодявки и Палочки — мы с Катей написали рэп, который все еще ждет своего часа (и записи).
Помню, что несколько раз промахивался мимо поворота на Типографию и шел тревожной, полной ночью по городу; небо было иссиня-черным, ощущение — курортным, но тревожным, — как будто вот-вот гром зарядит и потом град, и потом из неба высунется кто-то большой и скажет: ну расходитесь уже, пожалуйста!
Потом был долгий биеннальный спринт (первая его версия), на которую накладывались доделки стипендиального проекта, а также последние эссе и кусочки выездных школ, из которых нужно было наживо обметывать расписание, расползавшееся и разрывавшее мой кредитный счет. Четвертого мая я впервые сломал палец:
В офисе никого не было (праздники), я выпал из зума, на секунду ослепший и истомленный пережатием, упал на диван, часто дышал, было больно и странно — весь пол залил кровью, оттирать взялся лишь в конце недели, когда люди вернулись в офис и увидели странные точки на линолеуме. На перевязки ходил, паралелльно слушая кураторов основного проекта, и думал — это знак того, что я не понимаю и не соотношусь с проектом Thinking Hands Touching Each Other, — вероятно, знак мне был нужен, и я его себе нашел.
Во второй половине мая была первая экспедиция «Поля», Сережа и Денис бродили, пили пиво, знакомились с цирком, сидели в офисе — во дворе ГЦСИ в этот момент висел транспарант ЗИПов «Художников все любят»; очень это был дорогой момент: выходишь во двор, куришь, доходишь до транспаранта, смотришь — и хорошо.
День рождения Перкиной, сквер, Адель с Ульяной прилетели, бродили хорошо и нагрузились хорошо, — в 6 утра шел домой, терзаемый свободным чувством алкоголя; было светло и покойно.
Июль–сентябрь: Летом последней вспышкой доброго был Катин день рождения, в котором с общим подарком я накосепорил, а с частным (своим), кажется, нет; после этого воды окончательно надо мной сомкнулись, и началась бесконечная резня, которую я и в итоги года никак не могу включить, потому что всё происходившее — было больше меня и ранило сильно, и думать об этом я смогу весь двадцать второй год.
Замечу лишь, что в это время вышла еще одна книга, которую я полюбил и над которой очень страдал, и это сборник прозы, над которым мы работали с Женей Ивановой (вот её проект, например).
О книге мы сколько-то говорили, вот выходил один текст отдельно — Дениса Осокина, вот текст Вовы Серых, а вот злописание проекта.
Мы отдали ему много сил, и ничего рабочего я так не полюбил больше, — вместе с Женей я координировал сбор заявок, пригласил ридеров/жюри, сам прочитал 88 текстов из 240 (из них тридцать в состоянии душераздирающего похмелья), страдал и так далее, — много усталости и крови (в том числе текшей из носа)замешано в этом сборнике.
Сентябрь–декабрь:
Где-то тут происходили 150 событий, которые мы координировали с Валей и большой командой в 15 чатах, которые вытеснили из моей головы уют, любовь, внимание, желания, вкусное и оставили там полыхающую дыру и физическую боль от размышления очевидно лишних мыслей, которые закрывают путь нужной мысли к решению. Это всё было ужасно. У меня треснула половина зуба, сложилась вдвое, распалась и я выплюнул её на прикроватный столик. У меня кончились деньги. У меня сломались обе камеры на телефоне, который я и так бесплатно взял у Жени Ивановой. У меня не проходила короста в носу и два месяца я дышал ртом. У меня болела поясница, а еще шли постоянные хрипы в легких. Я быстро замерзаю. У меня плохо.
Есть карточка Ани Марченковой от третьего декабря: я днем прилетел из Петербурга с фестиваля «Мир знаний», приехал на площадку в кинотеатр «Салют», понял, что биеннале закрывается через два дня, а также понял, что я больше уже совсем ничего не могу и нескоро смогу:
На этом снимке красиво ведет себя Юля (ловит свет), Валя озадачена, я с кривым лицом, ничего красивого тут нет, и так всё и было (и вышло). И вот хочу писать еще и рассказывать что-то на успешном, но в глубине памяти пульсирует память об усталости, которая сжирала каждую секунду, и я не решаюсь писать больше — спасибо, год, что был, что я был в тебе, что я смог тебя пережить, я счастлив жить и хочу еще. Можно больше без такого насилия, пожалуйста, убереги меня сам я от.
Аддендум:
Люди года: Катя Порутчик, Валя Ануфриева, Лена Возмищева, Саша Рябин, флейва «Тесноты», Миша Петрик, Настя Перкина, Стас Кузнецов, Сергей Соловьев;
Еда: доставка из «Жизньмарта» (люблю и ненавижу) + что угодно во «Вьетмоне» + булочки в кооперативе Черном + поке всегда и везде. Кофе: розовый бурбон (очень вкусно), а также любой фильтр из Черного и «Папы Карло»;
Коктейль: Бульвардье, иногда Негрони, редко Rusty Nail
Подкаст: «Перцев и Гаазе» + «Поэпизодный клан» + подкаст NPR по философии науки (спасибо Андрею Герасимову за пост о последнем)
Книга: «Горячий снег» Юрия Бондарева, а еще «Мир, который сгинул» Ника Харкуэя и «Город и город» Чайны Мьевиля
Музыка: Slipknot (третий альбом, который спродюсировал Рик Рубин и на котором Кори Тейлор мучим трезвостью) и группа Lost Girls
Повреждения: ухо, палец, спина, а также первый геморрой в жизни
Достижения: зарядка почти каждый день
Чувства: бессилие, ответственность, усталость, хочется плакать
Конец.
